Николай Лесков – уникальный писатель, ни один русский классик не уделял в своем творчестве столько внимания церковной теме, ни один так хорошо изнутри не знал быт и нравы русского духовенства и сумел изобразить его с неподражаемой живостью. "Острым глазом" писатель подмечал именно яркие житейские проявления верующих людей – от архиереев (знаменитые "Мелочи архиерейской жизни") и трудового белого священства (роман "Соборяне") до простых русских праведников (сам писатель именно так определял смысл своего творчества: "Я искал на Руси праведников").
Был Лесков и мастером путевых заметок, да и само творчество его началось именно с путевых заметок. После неоконченного курса гимназии Лесков служил в Киеве в Казенной палате, и по долгу службы много ездил по России. Вернувшись из путешествия, он увлеченно рассказывал о нем друзьям, они посоветовали ему попробовать изложить свои впечатления на бумаге, – так и родились первые очерки. В очерках ярко проявились особенности художественного стиля Лескова – он любил балагурить, слегка подшучивать над предметом описания, мастерски описывал детали, вообще очень хорошо чувствовал и изображал "пестроту земной жизни".
Потому особенно выделяются в этом ряду очерки, посвященные Валааму. И справедливости ради пора бы православным почитателям русского Афона добрым словом вспоминать Николая Семеновича Лескова, а не только Б.Зайцева и И.Шмелева (как это традиционно делается), оставивших художественные изображения Валаама.
Лесков в очерках о Валааме не балагурит, не занимается бытописанием, он создает символически емкий образ святого острова.
Очерки о Валааме носят название "Монашеские острова на Ладожском озере. Путевые заметки" (1874).
Изначально повествователь излагает нарочито суммарное мнение о Валааме: "Валаам, по всеобщему мнению, незыблемая твердыня русского иночества, пребывающего здесь во всей чистоте древней христианской общины. Это самая строгая христианская коммуна, какую едва ли где встретишь". Затем дается обзор литературы о Валааме, которая условно делится Лесковым на скрупулезные писания апологетов и беллетризованно-анекдотичные сочинения критиканов. И только после этого автор начинает рассказ о своем путешествии на пароходе под названием "Валаам", который движется к острову с тем же названием. Это странный пароход, на который никогда не продают билетов, и в то же время, на котором всем хватает места. На вопрос о местах, один из пассажиров отвечает: "К Господу всем надо и всех Господь донесет". На этом пароходе собраны представители всех слоев общества, разных наций, населяющих Россию. На Валаам едут русский и иностранец, миллионер и нищий, мастеровой и художник. Они едут с различными целями: один – удовлетворить любопытство, другой – замолить грех, третий – избавиться от искушения. Паломники и путешественники прибывают на Коневец, и здесь Лесков повторяет сюжетный прием, уже использованный в рассказе "Павлин", тоже посвященный Валааму. Автор-герой очерков осматривает остров и дает его описание – как и в рассказе "Павлин", точное описание географической местности. Повествователь отмечает: "обозрение острова Коневца было кончено. Достопримечательного мы увидели немного".
И в то же время параллельно с тем пространством, которое было видимо повествователю и его спутникам, существует другое, не увиденное ими, сакрализованное, священное пространство, в котором в ту же ночь происходит чудо исцеления пьяницы-мастерового, которому в видении предстает Илья Пророк: "Он сидит, а перед ним буря. И пророк сидит и бури не боится, потому что он знает, что не в вихре Господь; колеблется земля – пророк и земле не кланяется, ибо он знает, что не в трусе Господь; пробежал мимо страшный огонь, а пророк и на тот не внял, не страшен ему огонь, ибо ему известно, что и не в огне Господь, и вот пронеслось
тихое дыхание – и пророк встрепенулся, ибо враз уразумел, что он здесь-то и есть Господь в тишине, и закрыл Илия лицо своим плащом и простерся на землю, и как будто это как раз возле меня… А я не знаю уже, как дерзко осмелел и громко воззвал: "Господи, коснися же сею тишиною и меня, раба твоего, и исцели!""
Пароход отплывает от Коневца и на нем между пассажирами завязываются споры о вере, о ее осознанности или бессознательности, о том, пропала ли она у русского народа в современном мире или живет. В полифонию спорящих голосов включается голос, близкий автору: "Мы народ привилегированный <…> верим, когда одни заботятся, чтобы мы не верили, а другие, не веря сами, пугают других народным безверием. А Бог нас все милует, все милует и, поверьте, наперекор всем когда-нибудь и совсем помилует. <…> Как верится, так и будет".
В "Монашеских островах на Ладожском озере" по мере движения парохода к Валааму жанр произведения – "путевые заметки" – претерпевает постепенную эволюцию. В середине повествования появляется авторское лирическое отступление, отсылающее читателя к поэме Н.Гоголя "Мертвые души": "Боже мой! Боже мой! Что мы за необыкновенный народ! И кто, какой чужеземец может нас знать, и понимать, и отводить нам место и значение? Куда стремишься, куда плывешь ты, о святая родина, на своем утлом корабле со своими пьяными матросами? Как варит твой желудок эту смесь гороха с капустой, богомолья с пьянством, спиритских бредней с мечтательным безверием, невежества с самомнением?.. О, крепись, моя родина! Крепись – ты необходима: кроме тебя, этим всяк поперхнется!" Подобно Гоголю, который создал емкий символ России – образ мчащейся тройки, Лесков, используя библейский образ, уподобляет Россию кораблю, плывущему по морю житейскому. По мере развития сюжета светский жанр "путевых заметок" трансформируется в жанр духовной литературы – жанр "хождения", паломничества к Святому месту. Если Россия у Лескова уподобляется "кораблю", то Валаам в символической системе повествования осмысляется как символ чаемого грядущего Царства Божия, Небесного Иерусалима. Пароход плывет и плывет к Валааму, но в конце повествования так и не достигает его. Финал очерка таков: "<…> как верится, так и сбудется. Пред нами стал обрисовываться Валаам, о котором я напишу когда-нибудь в другое время. Место серьезное, и живут там люди, про которых надо говорить не спеша и подумавши".
Кроме путевых очерков Лесков посвятил Валааму и несколько художественных произведений – наиболее известное из них – рассказ "Очарованный странник", написанный почти сразу же после первого (в 1872 году) паломничества писателя на Валаам. Повествование начинается так: "Мы плыли по Ладожскому озеру от острова Коневца к Валааму…". Сюжет рассказа о "добром русском богатыре" в подряснике Иване Флягине восходит к типу патерикового рассказа, где герой, по пути в "пустыню", в священное пространство, преодолевает различные искушения и испытания. В финале герой видит конец своего странствия по морю житейскому в достижении сначала Валаамского, потом Соловецкого монастырей, поклонения их Святыням, а затем в смерти за народ. Характерно, что он рассказывает о преодолении искушений и своем пути к Богу на пути от Коневца к Валааму, как бы в преддверии сакрализованного пространства.
Дальнейшее развитие тема Валаама получила в уже упоминаемом рассказе Лескова "Павлин" (1874). Здесь повествование начинается с декларативного утверждения автора о том, что Валаам является пространством особого рода: "Я был участником в небольшом нарушении строгого монастырского обычая на Валааме. На этой суровой скале не любят праздных прогулок. <…> На Валааме за обычай всякий паломник подчиняется
послушанию. <…> На прогулки и обозревания здесь не рассчитано; но, однако, мне <…> удалось обойти в одну ночь весь остров и запечатлеть навсегда в памяти дивную картину, которую представляют при бледном полусвете летней северной ночи дикие скалы, темные урочища и тихие скиты русского Афона". Далее следует также ориентированное на сюжетный тип патерикового рассказа повествование о "богатыре духа" – одном из скитников, праведнике Павлине. Образ самого Валаама появляется вновь лишь в финале рассказа: "И этот схимник. <…> Где же? Неужто здесь, на этом острове, – на этом Валааме?
- Ну, не все ли это равно для вас, – воображайте его где хотите; он везде возможен".
Таким образом, особое пространство Валаама с его праведными обитателями, одним из которых стал Павлин, существует, но оно остается сокровенным для повествователя и его слушателей.
Если в "Очарованном страннике" символическое расширительное истолкование образа Валаама только намечено, то в "Павлине" происходит его дальнейшая художественная кристаллизация как одного из устойчивых образов-символов творчества Лескова.
Валаам – символ Царствия Небесного, к которому стремится человек по волнам житейского моря, в котором обитают уже достигшие его праведники.
Однако, в более позднем рассказе, Лесков все-таки и в Валаамскую тему вносит характерный для него прием развенчания выспренных мечтаний и выдуманных чудес. Имеется в виду рассказ "Таинственные предвестия" (1885) из цикла "Рассказы кстати".
В 1852 г. Валаамский монастырь желал посетить Государь Император Николай Первый, и перед его поездкой санкт-петербургский митрополит Никанор отправился на Валаам с инспекцией монастыря. Одновременно с его пароходом на Валаам отошел другой пароход, на котором ехали артисты и художники. Оба судна прибыли на остров почти одновременно. Из-за приезда митрополита братия бросила неубранным сено, а утром нашла его чудесным образом собранным в копны. О сем происшествии доложили писателю А.Н.Муравьеву, и тот готовился известить мир о чудесных "легких естеством и препоясанных воздушным кругом сеножатех" – ангелах, убравших сено. Слух о чуде распространялся, пока к Муравьеву не пришел актер Мартынов и не рассказал, как было убрано сено: "Одна французская актриса взяла грабли и говорит: "давайте уберем за этих бедных старичков", – и все стали гресть и копнить, и скопнили. Но теперь мне – как православному – это очень неприятно, и я пришел просить вас разъяснить это кому нужно и не допускать ложных толкований". Таким образом, так называемое чудо оказалось делом грешных людей, гаеров, казалось бы, далеких от служения Богу.
Однако на происшествие, описанное Лесковым, можно посмотреть и иначе – Валаам здесь по-прежнему представлен, как особое, святое место, на котором грешники перерождаются, где по-новому открывается путь России к Богу.
Таким образом, все произведения Лескова, посвященные Валааму, в отличие даже от его талантливых "собратьев по цеху" – писателей духовных и светских, посвятивших свое вдохновение Валааму, – не стали этнографической или историко-архивной зарисовкой, а помогли и помогают увидеть преображающую силу, которая от начала основания обители и доныне освящает монашеские острова, помогают ценить те духовные дарования, которые послал Господь русским людям через это особенное место, куда и сейчас стремится душа каждого православного верующего.
